Под незлобивую перепалку бойцов разных частей матросы убрали сходни и швартовые концы. Пароход задымил сильнее и отвалил от причала, гулко сигналя сиреной. Алексей прикинул, что на палубе и в трюма разместилось не меньше двух тысяч красноармейцев, несколько сот лошадей, танки, дюжина гаубиц, а также много обозных фур. Три года назад, когда высаживали десант в Турции, таких вместительных транспортов не было.
Отработав от причала, пароход прибавил обороты. Следом пристроились еще два сильно дымящих кораблика — «Комиссар Ладыженский» и «Винодел Дмитрий Громов». На выходе из бухты их ждали эсминцы и сторожевики, окружившие десантный кильватер.
Надравшийся для храбрости Гаврилей развернул прямо на палубе политмассовую работу. Потрясая кулаками, замполит рассказывал, что немец воевать не умеет, что оружие у противника плохое, вражеские танки нашим в подметки не годятся, а потому русские чудо-богатыри, ведомые бессмертными идеями большевизма, в два счета закидают супостата пилотками.
Даже новобранцы слушали эту галиматью без особого доверия. Бывалые фронтовики, успевшие нанюхаться пороха, попросту рассвирепели. Часов от замполитовского бреда и вовсе растерялся и не знал, как поступить. С одной стороны, Гаврилей болтал глупости о вещах, в которых ни хрена не смыслил. А с другой — не придерешься, потому как говорил политически правильно. Не возражать же, что немецкий солдат подготовлен лучше нашего, да и оружие у них не хуже…
К счастью, караван выбрался в открытое море, где разгулялся шторм, пароходы раскачало волной, и всем сделалось не до политпросвещения. Кто валялся в кубриках, кто через леера перегнулся. Гаврилей, едва ли не впервые увидевший море, был и вовсе в обморочном состоянии.
На Леху, с его морской биографией, качка действовала слабо. Тошнило, конечно, ничего не скажешь, но терпимо. Печально поглядев на позеленевших однополчан. Алексей покинул переполненный душный кубрик, немного отдышался на палубе и спрятался от мокрого снега на мостике.
Капитан парохода Аристарх Тимофеевич — крепкий старик в бушлате поверх теплой водолазной фуфайки, оказался давним другом семьи, помнил обоих старших Часовых — Анисима и Николая.
— И брательник твой, старший сынок Анисима, тут поблизости, — сообщил капитан. — Штурманит на крейсере.
— Вот здорово! — обрадовался Леха. — На котором крейсере?
— Не могу знать, — разочаровал его Аристарх Тимофеевич. — Имена кораблей только на бескозырках пишутся, а он-то — комсостав, в фуражке ходит. Да и не смогли мы толком поговорить — Евстигней лишь успел сказать: дескать, он теперь, как и Никодим, на крейсере штурманом ходит.
Цензура не пропускала даже намека на военную тайну, а эзоповым наречием немного скажешь. Алексей знал, что его старший брат служит на Северном флоте, Но про крейсер услыхал впервые. Но главное, что живы оба — и Никодим, и Евстигней. Настроение стало получше.
— Хороший у вас пароход, много груза и людей придает, — весело сказал Алексей. — И та парочка хорошо волну держит.
— Британские, — сообщил старый моряк. — Перед войной пришел к нам в Босфор английский флот сдаваться — вот и достались Черноморскому флоту войсковые транспорты. Те два прежде назывались «Лайон» то есть «Лев», и «Лорд Генри Олди». А моя «Ольга» были «Бригадир Кристофер Рид». Вроде бы получил пароход имя в честь героического уланского командира, порубавшего немало американских повстанцев, когда те восстание за независимость устроили.
— Англичане это умеют, — признал Часов. — Помним как они зверствовали у нас на Севере в Гражданскую.
— Мы на юге их тоже не добром запомнили, — капитан парохода умело помянул британцев по матери. — Ну так вот, значит, дали корабликам имена наших советских героев. У нас-то героев хватает, на много эскадр и флотилий хватит.
— Героев должно быть много, — провозгласил Алексей. — Скажите, Аристарх Тимофеевич, как там сейчас, в Крыму?
— Известно как — стреляют, бомбы кидают. В Феодосии-то еще ничего, крейсера с эсминцами прямо к пирсам причалили, чтобы десанты высадить. А в Керчи, рассказывают, морская пехота шла к берегу по грудь в ледяной воде. Плохо там — в Керчи и в Камыш-Буруне — четвертый день в портах бьются, не могут немца отбросить.
Подробностей о положении на плацдарме в Феодосии старик не знал. Сказал только, что бои теперь идут за городом, и с каждым рейсом корабли увозят много раненых.
Еще капитан поведал, что немецкие самолеты часто бомбят корабли в порту и на подходе. Словно в подтверждение его слов, из рваных туч штормового неба вывалились бомбардировщики. Корабли охранения откликнулись огнем зениток, заработали скорострельные пушечки и спаренные пулеметы «Ольги». Не обращая внимания на распухавшие вокруг бутоны разрывов, «юнкерсы» пролетели над караваном. Часов увидел, прямо по курсу, совсем близко от форштевня, поднялся столб воды, вторая бомба взорвалась за кормой.
В следующий заход немцы разделились — три машины атаковали боевые корабли конвоя, а другая тройка спикировала на транспорты. Один «юнкерс» не вышел из пике, едва не врезавшись в сторожевик, однако бомбы кучно разорвались вокруг «Винодела», и на корме прохода начался пожар. Разгоралось пламя и на одном из эсминцев.
На этом воздушный налет закончился — то ли фашисты израсходовали все бомбы, то ли сбитый самолет внушил им идею прекратить игры со смертью.
— Легко отделались, — прокомментировал Аристарх Тимофеевич. — Еще в порту встретят. Одна надежда, что дождь или снег бомбить помешают.