— Вроде конец войне скоро, — мечтательно произнес Низкохат. — В Африке их побили, под Минском побили, скоро все Балканы нашими будут, а там уж Италию без бинокля видать… Вот мы еще вмажем — и хана фашизму. Предлагаю, братцы, если доживем, будем друг к другу в гости ездить. Вы ко мне в Забайкалье обязательно наведайтесь, а то могу обидеться.
Все хором поддержали хорошую идею, только Заремба с Озеровым загрустили — война лишила обоих и дома, и родни. Черкесиани, ставший замполитом бригады, темпераментно пожелал всем счастья в мирное время и пообещал пустить на шашлык целую отару, когда друзья к нему в Сухуми приедут. Начали мечтать о том, какая жизнь начнется после войны, но Бедулин, офицер грамотный и со стратегическими задатками, подпортил настроение напоминанием:
— Хотел бы вместе с вами порадоваться, да не радуется… Вы представьте, сколько нам еще немцев по всей Европе молотить. Впереди Польша и Чехословакия с Венгрией, за ними — Германия с Австрией, а там дальше — Франция. И каждый метр не только вражеской кровью поливать придется.
Мотнув головой, он залпом выпил полную кружку спирта, на четверть разведенного водой. Офицеры последовали его примеру. Само собой, и прежде случалось задуматься — где, мол, и когда война кончится, но тут умный человек прямо сказал: будем, как при Кутузове, наступать до самого Парижа.
— Может, американцы все-таки откроют второй фронт? — неуверенно предположил Раппопорт. — Хоть часть Европы освободят и от нас немного фашистов оттянут.
— Вах, ты что говоришь, — вспылил замполит. — Францию капиталистам отдавать?
Они выпили за освобождение Европы, после чего Часов приказал отдыхать. На следующий день предстояло встать пораньше. А кто доживет до следующей ночи — о том лишь потусторонним силам ведомо.
Как назло, сон пропал, и подполковник долго ворочался на деревянной лавке. Память выплескивала обрывки событий, случившихся за три десятка лет, добрая половина которых пришлась на войны и службу. Он даже улыбнулся, вспомнив наивное приглашение Низкохата заглянуть в гости на крайний восток державы.
Алексей очень удивился бы, скажи кто-нибудь, что из всех сегодняшних мечтаний сбудется именно это и его штаб перед наступлением на Квантунскую армию разместится в родной деревне Макара.
Утро началось громко — ревом тысяч пушек, гаубиц и минометов, которые заговорили точно в те минуты, когда у немцев сменялись дежурные подразделения. Передний край противника на целый час затянуло дымом, снаряды густо ложились на позиции пехоты и артиллерии. Тем временем саперы проделывали проходы в минных полях и проволочных заграждениях.
Внезапно гром орудий стих. Для противника это был ясный сигнал: сейчас большевики пойдут в наступление. Подразделения торопливо выбегали из разбитых снарядами блиндажей, занимая оборону в перепаханных снарядами окопах. Они поспешили — через небольшой промежуток времени «бог войны» зарычал снова и продолжал грохотать еще полтора часа.
На передовом КП генерал Краснобородов с чувством сообщил офицерам:
— Знаете, молодые-красивые, такой плотности огня не видел я даже в Брусиловском прорыве. Правда, через год, в июле, было что-то похожее, но солдат уже не тот стал. Не захотели мои гренадеры в наступление идти.
О тех событиях Часов знал только из книг по истории Гражданской войны, поэтому ответил, как читал у профессоров-историков:
— Армия устала от войны, от поражений…
Помотав головой, комкор негромко произнес:
— Враки. Мы три года воевали на чужих землях и неплохо немца с австрияком поколачивали. Просто в эту войну солдаты лучше понимают, за что сражаются. Ты представь, какой груз на душе лежал, когда полстраны врагу досталось. А ведь не дрогнули, не разбежались по родным углам, не сдавались в плен, как при Николашке… — Генерал махнул рукой. — Ступай, молодой-красивый, выводи свои коробки на рубеж атаки.
Формально 1-й гвардейской тяжелой танковой бригаде прорыва полагалось по штату 65 ИС-2. Однако существовал еще приказ, разрешавший включать в состав частей собранные на поле боя и отремонтированные своими силами танки. За время, пока два полка еще не были сведены в бригаду, личный состав сумел припасти сверх штата по нескольку машин, и теперь в распоряжении Часова оказалось 7 «лишних» КВ-3 и 4 ИС-1, сведенные в две роты — очень полезный резерв для наращивания удара.
Вся эта армада вышла к проходам в минных заграждениях немного вразброд, но к моменту окончания артподготовки все танки собрались на исходном рубеже. В паре километров впереди еще рвались снаряды, но бронированные машины ползли по разминированным проходам, а следом бежали пехотинцы краснобородовского корпуса. Справа и слева от 1-й гвардейской бригады прорыва двинулись танковые части армейского подчинения — бригада полковника Смирнова и 46-й отдельный полк — всего около сотни Т-34 и полета легких танков.
Последним штрихом артподготовки стал залп множества гвардейских минометов, на врага обрушились многие сотни реактивных снарядов калибром от 132 до 300 мм. Затем наступила короткая пауза — пушкари передвигали во вражескую глубину огневые валы, чтобы обработать следующие оборонительные полосы, пока пехота и танки выковыривают уцелевших немцев из воронок переднего края.
Первые километр-полтора они прошли, не встречая сопротивления, — солдаты и офицера противника, оглушенные небывалым шквалом разрывов, бродили среди бывших позиций, как лунатики. В глубине обороны разгром оказался не столь основательным. Здесь и часть фортификаций сохранилась, и личный состав не был полностью подавлен. И пушки начали стрелять, и солдаты Вермахта отбивались яростно, пытаясь отсечь красноармейские цепи от танков. Впрочем, задержать ударный кулак было им непосильно. Стальная лавина наступления сметала очаги сопротивления, а следовавшая за танками волна стрелковых подразделений довершала зачистку освобожденной территории.