— Это не твой Кавказ, — рассмеялся Заремба. — Не такие уж крутые там горы, и снег нечасто выпадает. Пройдем.
Тут замполита, хоть и выпил он не больше остальных, взорвало по-настоящему. Выпучив глаза, побагровевший Гаврилей завопил, сбиваясь на бабий визг. Не слишком внятно и путаясь в словах, он объявил комсостав полка бандой политически неблагонадежных паникеров с сомнительным классовым происхождением. По его мнению, все они в мирное время хлеб с полей воровали и самогон варили, а теперь смеют обсуждать приказы командования. Вдобавок, взвизгивал замполит, чуть ли не все побывали в окружении, неизвестно еще, как они себя там вели, с кем снюхались, почему смогли в живых остаться.
— Разогнать всех к чертовой матери, в штрафбат записать! — тонким голосом выкрикнул Гаврилей. — Я с таким сбродом в бой не пойду!
Буквально чудом, вцепившись обеими руками в плечо, комполка удержал Низкохата от правильного, но необдуманного поступка. Чугунный кулачище Макара действительно мог привести в штрафбат.
На остальных лицах тоже читалось плохо скрываемое желание начистить пятак замполиту. Ситуация требовала решительного вмешательства, и Часов проревел:
— Капитан Гаврилей, немедленно прекратите истерику! Если боитесь идти в бой — так прямо и скажите.
Вагон захохотал. Начштаба сухо произнес:
— Мы смогли вырваться из окружения, потому что дрались как бешеные. Потому что не боялись врага и шли под выстрелы, чтобы победить. Политработник должен это понимать.
Махнув рукой, Гаврилей поплелся, пошатываясь, к своей койке, лег и накрылся с головой шинелью. «Выкинуть бы тебя на полном ходу из вагона», — подумал Алексей.
— Золотой человек был Гученко, — тоскливо произнес Сазонов. — Всегда ведь умел правильные слова подыскать.
— Не каждому дано, — печально заметил Миша Авербух.
Часов негромко сказал: «Отставить», — вспоминать бывших друзей было слишком больно, да и не ко времени. Быть может, уже завтра они примут участие в новых сражениях, а в полку немало новых людей, не все успели познакомиться и притереться. И вообще — полк стоит где-то на Тамани, причем за старшего остался командир 1-го батальона. Конечно, капитан Литвин в последних боях за Белгород показал себя неплохо, но парнишка совсем молодой, опыта маловато…
Призвав командиров к вниманию, Часов принялся перечислять причины своих беспокойств:
— В полку экипажей больше, чем машин. Еще семь ИСов нам обещали, но хрен успеют прислать до десанта. Положенную роту автоматчиков тоже не скоро увидим. Совсем необстрелянных почти нет, но половина личного состава пришла с последним пополнением. Мы их, конечно, тренировали, но в бою пока не видели.
— Не подведут, — насупился молоденький лейтенант Ферапонтов.
— Надеюсь, — Часов ободряюще улыбнулся. — Но молодняку надо внушить, даже вдолбить, чтобы не рвались на подвиги, а точно выполняли приказы. Комбаты у нас — народ бывалый, надежный, успели войны хлебнуть… Теперь наша задача — научить новичков тем хитростям, которым нас война научила.
— Научим, — заверил Низкохат и настырно продолжил: — Командир, у меня во взводе машин нет. Прикажешь в разведку пешком ходить или тяжелый танк выделишь?
Послышались смешочки. Все понимали, куда клонит Макар. Часов ответил, ухмыляясь:
— Договорились ведь — твой взвод получит пару колесных бронемашин. Американских, с пулеметом.
— Тогда гарно, — расцвел командир разведвзвода. — А я уж боялся, как бы не забыли про разведку. Только, отец-командир, накинь один гусеничный.
— По шее накину, куркуль ненасытный, — пообещал Алексей. — Еще кто сказать хочет?
Начштаба пробормотал:
— Насчет неопытных танкистов — это, конечно, про меня.
— Не только про вас, — уточнил Часов.
Заремба горячо заверил: дескать, умеет не только саблей махать. Майор поведал, что перед войной их кавдивизия входила в состав конно-механизированной группы. Поэтому довелось действовать совместно с танками — и на маневрах, и во время похода в Западную Белоруссию. По словам Зарембы, он даже научился водить бронеавтомобиль и легкий танк Т-26.
Упоминание этого старья, которое сохранилось разве что где-нибудь в Забайкалье, вызвало новые ухмылки. Часов успокоил Зарембу, объяснив, что на первых порах начальнику штаба придется больше заниматься вопросами тактики, а там потихоньку освоит матчасть и станет настоящим танкистом. Полагалось бы добавить: «Если доживешь», — но лишних слов говорить не стоило.
На рассвете, когда подъезжали к Новороссийску, Часова растолкал хмурый и озабоченный Гаврилей. Отводя взгляд, замполит осведомился:
— Слышь, командир, я вчера, часом, не болтал спьяну лишнего?
«Врет, скотина, — понял Алексей. — Прекрасно все помнит, но выдумывает оправдание своему сволочному поведению». Он ответил строго и сухо, но постарался скрыть неприязнь:
— Вам, товарищ капитан, пить вредно. Меры не знаете.
— Виноват.
Гаврилей даже руку к сердцу прижал, явно собираясь пуститься в долгие объяснения, но вдруг замолчал, прислушиваясь. Сквозь нечастый колесный перестук снаружи доносились завывания сирен, торопливые выстрелы зениток и редкие — в отдалении — взрывы бомб. Изредка можно было расслышать и слабое гудение пропеллеров.
Видок замполита вконец утратил последние признаки геройства. Вцепившись трясущимися пальцами в обшлага накинутой на плечи шинели, политработник дрожал губами и постукивал зубами, не в состоянии выявить очевидный вопрос.